В 1834-36 гг. губернатором Симбирска был Иван Степанович Жиркевич. Несмотря на короткое пребывание на этом посту, Иван Степанович оставил о себе память как о человеке, столь непохожем на привычное представление о губернаторе, что спустя много лет после его смерти, в журнале "Русская старина" (N 4, 1903 г:) была опубликованы воспоминания о нем сослуживца и современника Эразма Стогова, возглавлявшего, вероятно, жандармскую службу в Симбирске.
Сам Жиркевич рассказывал о своей жизни в мемуарах, названных им "Записки". Опубликованные в "Русской старине" (1874-76; 78; 90 гг.), они вызвали интерес искренностью рассказа очевидца и участника мн-гих важных событии конца XVIII - начала ХIХ веков. Иван Степанович повествовал об Отечественной войне 1812 года, заграничных походах русской армии; о выдающихся военачальниках, с которыми встречался, - Кутузове, Ермолове, Аракчееве и других; о своем губернаторстве в Симбирске и Витебске.
Отданный в пятилетнем возрасте на военную службу в Сухопутный шляхетский кадетский корпус и в 16 лет вступивший в самостоятельную жизнь, И.С. Жиркевич сразу же оказался в боях под Аустерлицем и получил здесь первый боевой орден св. Анны на шпагу. Затем стал участником всех заграничных походов русской армии 1805-1809 годов; прошел от начала до конца Отечественную войну 1812 года, закончив ее в Париже. За Бородинское сражение был награжден орденом св. Владимира 4 степени - одним из самых значительных в то время. Затем недолгое время служил в департаменте Военного Министерства как помощник командира Тульского оружейного завода.
...Итак, Жиркевич приехал в Симбирск уже сложившимся человеком, быстрым в решениях и энергичным. Назначенный сюда в сложное время перевода казенных крестьян в удельное ведомство, когда власти опасались крестьянских волнений, Иван Степанович с редкостной энергией приступил к исполнению своих обязанностей.
С резким нравом и ревностным отношением к делу новый губернатор, конечно, нажил себе врагов среди симбирских чиновников и дворянства, которое, по словам Стогова, "было гордо, богато, независимо и дружно". Николай I, зная взрывной характер Жиркевича, говорил, что "генерал... настоящий губернатор, только горяч, его надо облить холодной водой..."
В 1836 году император посетил Симбирск. Из дневника внука губернатора, записавшего рассказы Александры Ивановны Нахтман, приемной дочери Ивана Степановича:
...Дворянство давало бал. Государь, обласкавший деда (за его деятельность и благополучное успокоение лашман - крестьян из татар - прим.авт.) и желавший оказать ему внимание, спросил Ивана Степановича, есть ли у него семья и кто из них на балу. На ответ деда Государь сказал: "Жена твоя танцует?" - "Только польский". - "А дочь?" - "Танцует все танцы". -"Представьте ее мне". - "Дедушка представил Александру Ивановну. Государь, танцуя с нею кадриль, милостиво беседовал. Так, он спросил: "Вы, вероятно, сердитесь на меня за то, что я перевел Вашего батюшку в Витебск?" - "Не смею сердиться, Государь, воля Ваша". - "Знаю, знаю, что там неприятно служить..."
В Витебске е то время решался деликатный вопрос присоединения униатов к Православию. Несколько лет шло противостояние государственной власти и духовенства, злоупотреблявшего своей силой и властью. Два года спустя Иван Степанович оставил свой пост. "Дедушка, подавая в отставку, был уверен, что Государь ее не примет, но не любивший его Перовский убедил Николая 1, что Жиркевич невозможен по службе. Отставку приняли... Желая вновь служить и нуждаясь, дедушка хлопотал несколько раз о возвращении его на службу, но Государь молча вычеркивал его из докладов..."
Вскоре семья переехала в Полоцк. В 1841 году Иван Степанович начал свои "Записки" и закончил их за год до смерти. Бывший симбирский губернатор умер от холеры, в крайней бедности, не дожив и до шестидесяти лет. Имя его внука, Александра Владимировича Жиркевича (1857-1925), ставшего генералом-майором царской армии, хорошо известно ульяновцам. Он прожил в Симбирске почти одиннадцать лет, с 1915 по 1925 гг. Оставил в дар городу богатейшую художественную коллекцию, которая сегодня принадлежит Ульяновскому художественному музею. Его дневниковые записи сохранили память о Симбирске двадцатых годов этого века. Внук ставил себе в пример личные качества деда-губернатора: честность, неподкупность, мужество в стремлении к справедливости, преданность Отечеству…
И. С. Жиркевич
Из «Записок»
До Симбирска я приехал ночью с 30-го на 31-е марта. Въехавши в город, я велел ямщику везти себя в лучшую гостиницу, строго запретив объявлять, что я губернатор. Подъехавши к каким-то воротам, принялись стучать, чтобы вызвать дворника, который после долгих ожиданий, наконец явился и повел нас в номер, в котором не было даже зимних рам, а стояли одиночные с разбитыми стеклами, заклеенными большею частью бумагою, да и та местами порванная. Холод и сырость в комнате были невыносимые. Все убранство ее состояло из трех или четырех просиженных соломенных стульев, из неокрашенной, загаженной мухами и клопами кровати с соломенным тюфяком, железного сломанного ночника и стен, унизанных прусаками.
Наконец пришел хозяин, мещанин в грязном сюртуке и растрепанный до-нельзя, объявивший с самодовольством, что это лучший номер его гостиницы и что "самые хорошие господа завсегда у него притуляются". Делать было нечего, безропотно покорился своей участи, и, чтобы как-нибудь скоротать до рассвета, я приказал согреть самовар и пустился расспрашивать хозяина о городских новостях. Хозяин оказался очень глупым мужиком и вдобавок совсем неразговорчивым, так что я его тотчас отпустил, а сам, сидя на стуле, не решал лечь на кровать, продремал до света.
В шесть часов утра послал человека с подорожною оповестить полицмейстера, что новый губернатор ночевал уже в городе. Сей немедленно явился, и я просил его дать мне более приличную квартиру. Он мне объявил, что весь губернаторский дом к моим услугам и что там я могу остановиться хоть сейчас; тогда я повторил вновь свое требование - квартиру. Через полчаса я уже перешел на нее и, очистившись от дорожной грязи, приказал себя везти к бывшему губернатору Z , которого встретил уже на дороге, ехавшего ко мне. Пересев к нему в сани, я отправился к нему в дом. Z я нашел в совершенном отчаянии; указ о смене его был получен в Симбирске 25-го числа, а до того времени он и не думал о том. Первое, что он мне предложил - это очистить для меня дом, но я ему объявил, что если он из Симбирска уедет прямо не из губернаторского дома, то моя нога в оном не будет, со дня его отъезда, ровно шесть месяцев, что меня сильно расстроит, но, несмотря на все, непременно поступлю таким образом.
Затем старался успокоить его и, как заметно, не без успеха, передав ему мнение и отзыв о нем государя и некоторых министров, так что когда в кабинет вошла его жена, с которою он меня познакомил, то он весело передал ей все мною сказанное, говоря, что положение его не так худо, как он себе воображал. Оба рассыпались в благодарностях за мою деликатность, что я не пользуюсь своим правом и не выживаю их с занимаемой ими квартиры, просили дом их считать своим и, пока не обзаведусь своим хозяйством, сделать 6ы им честь обедать у них. Поблагодарив за предложение, я дал слово обедать у них этот день, не ругаясь за будущее, и, пробыв у них около часу, вернулся домой, а между тем в городе уже прошла весть о моем внезапном прибытии. Я объявил полицмейстеру, ожидавшему меня на квартире, что в этот день никого принимать не могу, но желал 6ы ... видеть у себя вице-губернатора, управлявшего губернею, … управляющего удельною контрою NN, и обоих жандармских штаб-офицеров: губернского майора Стогова, и командующего по удельной части – подполковника Ф.…, которых велел непременно пожаловать ко мне…
Очень скоро по приезде моем в Симбирск проезжал через оный гр. Строганов, товарищ министра внутренних дел, который пробыл тут несколько дней. Посетив присутственные места, зависящие от министерства, обозрел поверхностно архив губернского правления, поверил возможность и скорость выправок и, кажется, остался вообще доволен. Из разговоров его со мной, более замечательные приведу здесь.
- О жандармах. "Как вы с ними в сношениях? Откровенны или нет? Ладите ль с ними?" (это было еще до последней записки Ф....), - спросил граф.
- Не знаю, можно ли и должно ли быть откровенным с жандармами, - отвечал я. - Они приставлены наблюдать за нами, пускай доносят что хотят обо мне, я об этом не забочусь, ибо на совести ничего не имею. Отношений их к предместнику моему одобрить я не могу, ибо имею у себя образчики, не им в пользу служащие...
- О городской тюрьме. "Вряд ли все это хорошо и практично, что так хорошо содержится! Тепло, опрятно, сыто - много найдется охотников для такой удобной жизни!"
- О доме трудолюбия, воспитательного заведения Общества христианского милосердия. «Это так хорошо, что я в Петербурге ничего лучшего не видывал. Но знаете ли, что именно необыкновенно? Во всем виден практический смысл, которым здесь руководятся, начиная с воспитания и кончая самым помещением. Воспитанниц здесь не готовят для блестящих приемов в салонах, где бы они принимали гостей и болтали бы «des jolis riens» по-французски, а выйдут хорошие помощницы для своих неимущих родителей, могущие сами зарабатывать себе кусок хлеба и, возвратясь отсюда в свою семью, не будут тяготиться той бедной обстановкой, в которой быть может, им во всю жизнь придется жить, так как глаз их с малолетства привык к тому, что их теперь окружает. А где они в настоящее время живут, - это клетка, в которой порожнего угла нет. Но все так чисто, опрятно, уютно. Непостижимо - как это все держится и кто всем этим руководит?!»
На замечание мое, что душа всего этого учреждения кн. Баратаев, - он заметил: «Необыкновенный человек. Но вредный для себя: языку дает большую свободу…»
Благородный пансион гр. Строганов нашел для Симбирска недостаточным. О заведении приказа общественного призрения заметил, что «много-много будет мне трудов и забот»
(Печатается по ежемесячному историческому изданию «Русская старина», том XXIII, 1878 г., с. 35-36, 48-49)
Э. Стогов
Из "Воспоминаний"
...Как ни бужу свою память, не могу добиться от нее воспроизведения момента с подробностями, как явился Жиркевич в Симбирск, и думаю, едва ли солгу, сказав, что никто этого не знал как тогда, как и теперь, не сумею объяснить: пешком ли пришел или приехал Жиркевич? Днем или ночью? Как-то все вдруг узнали, что новый губернатор занимается делами. Говорили в обществе о Жиркевиче так, как будто он и не выезжал из Симбирска и как будто он давно уже губернатором. Всезнайки рассказывали: когда спросили его, когда он позволит представиться чиновникам? - он отвечал: "Зачем беспокоиться, с господами служащими познакомлюсь, занимаясь вместе делами...
...В губернском городе все знают, кто что есть, о приезжем известно - богат, беден, скучен, весел, играет ли, танцует ли, хорошо ли говорит по-французски и пр. О Жиркевиче я не слыхал ни одного вопроса, никто не интересовался и почти не упоминалась фамилия: просто говорили - губернатор.
Я куда-то ездил; возвращаясь, немедля явился к новому губернатору. В зале два чиновника с кипами бумаг; я просил доложить, отвечали "не приказано" и указывали на отворенную дверь в кабинет. Губернатор - у стола, уложеного бумагами, на двух стульях - дела. Только я вошел, Жиркевич встал навстречу мне. Он был среднего роста (вершков восьми); правильное и, можно сказать, красивое лицо, но не только серьезное, почти суровое выражение; темнорусые волосы приглажены по-военному, в форменном сюртуке, застегнутом на все пуговицы - видна привычка к военной форме... Пригласил сесть. Думаю, захочет знать о губернии, об обществе... Ничуть не бывало, хоть бы слово спросил, а от кого же узнать, как ни от жандарма. Странное впечатление сделал на меня Жиркевич. Он вежлив, но очень молчалив; все вопросы касались лично меня. Я попробовал сказать шутку - он не слыхал; я хотел заинтересовать его серьезным - он не обратил внимание. Откланявшись, я решительно не мог составить себе понятие о характере Жиркевича. Жиркевич скоро отдал мне визит, и опять странность - пешком, тогда как в Симбирске и мещане не ходили, а ездили; я не оказался дома; на карточке просто: "Иван Степанович Жиркевич".
Зашел к Жиркевичу вечером - читает и подписывает бумаги, около стоит правитель канцелярии Раев. Жиркевич отпустил Раева, сказав: "Я бумаги к Вам пришлю". - Ну, думаю, теперь разговорится. Жиркевич был очень вежлив, говорил о погоде, местоположении города - сухая история! Я коснулся было общественной жизни, что дворяне любят веселиться и привыкли, чтобы участвовал с ними губернатор. Он ответил, что как обделается с делами, то и он не прочь разделить общее удовольствие. Но так и не обделался. Я рассказал какой-то анекдот, думая сорвать улыбку - рассказ прошел мимо!
Видаясь по разным случаям с Жиркевичем, я всегда заставал его за бумагами и составил себе понятие, что это человек дела. Он всегда был как-то сдержан, очень вежлив, но малейшая несправедливость, плутовство по делам выводили его из себя: вспылив, он уже не знал границ гнева. Много ходило рассказов по городу, как он, забывшись, гнался до крыльца за советником. Мошенники для него теряли личность, но зато и боялись его чиновники...
Жиркевича полюбить очень трудно, но нельзя было не почитать его, нельзя было не уважать честной его деятельности, ею бескорыстия; он отдался весь, без остатка, полезному служебному труду. Узнавши его, я готов был поклониться ему... Мои сношения с ним были прекрасны, но сухи... ("Русская старина" N 4, 1903 г.) От редакции: С полными текстами "Воспоминаний" Э. Стогова и "Записок" И.Жиркевича в журнале "Русская старика" можно познакомиться в отделах редких книг и краеведения областной научной библиотеки - Дворца книги. На фото: И. С.Жиркевич в юности. Портрет кисти неизвестного художника, губернаторский дом в Симбирске, 1-ая половина ХIХ века
Автор вступительной публикации Н.Г. Жиркевич-Подлесских - праправнучка И. С. Жиркевича. Музыкальный педагог, живет в Подмосковье. Более десятка лет изучает личные архивы Жиркевичей, которые хранятся в музее Л. Толстого (г. Москва). Материалы из семейного наследия публиковала в журналах «Родина», «Слово», «Знамя», «Волга» и других. Статья подготовлена специально для «Мономаха». Материалы рубрики подготовила к печати Лидия Берч.
Журнал «Мономах», №2(3), 1995 г.
